[1] Я отказался ходить в "детский сад" (причину смотри в рассказе "Мой садик и мой дворик" или один год

"почемучки"). Поэтому (с разрешения начальства) я ежедневно ходил на работу с мамой, в её

картонажный цех, напоминавший одноэтажный барак, делавший коробочки под химикаты

фотолюбителям. Быстро изучив весь цех и малый заводик, я просто помогал маме зарабатывать на

книжки, краски, еду…

[2] Контора начальства была далеко, на другой улице, а тут пыль и запахи, законов и разговоров даже об

экологии и здоровье – не было и не предвиделось. Осовремененное рабство с названием "Артель имени

3-ей Пятилетки". Но после только что лозунгов "Всё для фронта, всё – для Победы!", все продолжали

чувствовать себя мобилизованными и в состоянии продолжающейся борьбы. А рядом с цеховыми и

жилыми бараками разворачивалась совсем иная жизнь. И я это чувствовал острее, чем взрослые,

втянутые в колею жизни.

[3] Для мелких коробочек требовались бумажные мешки для их упаковки, а их не хватало, начальство за

обеспечение не отвечало, работницы за них боролись. Не запакуешь свою работу – не сдашь, да её и

растащат. Мешки освобождались в соседнем фасовочном цехе от привозимого на расфасовку

гипосульфита (фото"закрепителя"), маме завидовали за наличие "подсобника", таскавшего и

вытряхивавшего мешки от остатков химиката. Да только потом на многие годы у нас была проблема с

лёгкими. Гипосульфит дрянью я называл до начала увлечения фотографией.

[4] В цехах было много и хороших простых людей. Все праздники картонажный цех отмечал за огромным

общим столом, как на полевом стане.

[5] Репрессии в годы коллективизации раскидали крестьянскую семью моего деда. Но выжившие на всю

жизнь оказались разрозненными. Только забирая маму в 81 году к себе в Москву, мы прописали в нашу

квартиру в Новомосковске её сестру с Украины, за ней приехала из Казахстана семья её младшей дочери.

Законы страны до сих пор не ценят силу единства семей и родов, и это плохо.

[6] За короткое время из разрухи после Гражданской войны построив могучую страну, возродив её ещё более

могучей после разрухи Великой Отечественной (Второй мировой) войны, народ-совладелец (по

декларациям) был фактически работником "за харчи" у правящих чиновников. Через 20 лет я написал

проект закона, создававший реальную народную власть (местное самоуправление), внедрил его и в 90-93

годах возглавил это движение в Москве. Как повторить и развить этот опыт, описано на сайте в моей

книге "Выборы и избранники".

[7] К.Э. Циолковский (1857-1935) начал разъяснять возможности полётов в космос во времена царской

России, когда даже поездка на поезде многих пугала "бесовской силой" машины, а вторжение в

пространство "царства божьего" почиталось кощунством даже в мысли. Хорошо, что его не постигла

участь Николая Коперника (1473-1543) и Галилео Галилея (1564-1642), живших во времена "святой"

инквизиции.

С 14 лет Циолковкий учился самостоятельно, в 1979 году экстерном сдал экзамены на звание учителя,

преподавал физику и математику (с 1892 года – в Калуге).

[8] Мама и бабушка верили в Бога, у бабушки была икона, хотя отец был коммунист. Такие стихи мои не

находили поощрения, хотя страна в целом (в руководстве и в большинстве) давно была безбожной, а я в

общем воспитательном потоке был и пионером, и комсомольцем. В КПСС не вступил из-за

неисполнения партруководством политдеклараций и законов страны. Это могло мне стоить закрытия

карьеры и допуска к престижным профессиям и науке.

[9] Уже при "советской" власти была создана группа изучения реактивного движения (ГИРД), создавшая

первые летающие "несалютные" ракеты. В войну ракетная установка "Катюша" стала лучшим в мире

оружием, на ней прошёл войну и мой отец. А в 1961 году "советская" ракета подняла в космос человека.

[10] Можно сказать, что свои обязательства я сильно недовыполнил. Хотя с моими приборами полетел всего

через 20 с небольшим лет "космический челнок" "Буран", с не менее смелыми и толковыми ребятами,

чем Юра Гагарин. И приборы с моим трудом летают на многих самолётах. И ещё много мыслей породил

я сам в надежде, что повторится в истории эта моя строка - "Мысль ожила, крутя дела…".